Энциклопедия Русской эмиграции - мирский (святополк-мирский) дмитрий петрович

формировались в «Обществе свободной эстетики» при журнале «Аполлон» (1909-17). В 1911 издал книгу стихов, в которой явно влияние символизма и акмеизма. Тогда же Н.Гумилев в «Рецензиях на поэтические сборники» охарактеризовал ее как изящный, построенный «на плавной смене отточенных и полнозвучных строф» сборник, но с зауженным горизонтом, с отказом от острых переживаний и волнующих образов, как будто автор «боится признать себя поэтом...». М. высоко оценил критику Гумилева в отличие от скупой, по его мнению, на конкретные указания критики В.Брюсова. Бросив университет, М. поступил в 4-й Гвардейский полк в Царском Селе и стал офицером. В 1913 вернулся в университет, изучал классическую филологию на историкофилологическом факультете: в мае 1914 сдал экзамены по античной литературе. Летом 1914 мобилизован, послан на Западный фронт, в 1916 ранен, после выздоровления вернулся в свой полк в Царском Селе. Вскоре за либеральные взгляды переведен на Кавказ. В 1918 демобилизовался, вернулся в Гиёвку, осенью получил диплом в Харьковском университете.

В 1919-20 офицер армии Деникина, по некоторым данным, начальник штаба дивизии.

Летом 1920 эмигрировал в Афины, присоединившись к своей семье. В октябре 1922 (при содействии русиста, переводчика Мориса Бэринга) приехал в Англию, где до 1932 преподавал в Лондонском университете читал курс русской литературы в Королевском колледже и Школе славистических исследований. Г.Козловская, учившаяся в Лондоне, вспоминала: «Мне посчастливилось прослушать несколько его лекций о Толстом и Достоевском, которые он читал на английском для студентов Лондонского университета... Это было такое проникновение, озаряющее до самого дна творческую суть и характер двух русских гениев, что это не имело ничего общего с литературоведческими разборами других. Он сам, его речь, потрясающая по своей стилистике, каждая мысль, все это творилось у вас на глазах как ослепительное создание искусства. Зал, где он читал, всегда был набит до отказа, студенты всех факультетов бросали все, чтобы протиснуться, прилепиться на подоконниках и при распахнутых дверях стояли, не шелохнувшись, на площадке и на лестнице... Когда он кончал, молодежь обступала его тесным восторженным кольцом и, не отпуская, аплодировала безудержно и самозабвенно».

Получил признание в лондонских литературных кругах, печатался в журнале «Criterion», издававшемся Т.С.Элиотом, в университетских славистических журналах, опубликовал на английском языке книги «Современная русская литература 1881-1925» (1926) и «История русской литературы с самых ранних времен до Достоевского» (1927), до сих пор переиздающиеся и переведенные на др. языки, несколько антологий русской поэзии. Считал самым значительным направлением в 1900-10 символизм, называя этот период «золотым веком эстетики и экономики». С символизмом связывал все живое и талантливое в русской литературе, прослеживая истоки прозы 191 7-24 в творчестве А.Ремазова, А.Белого, Я.Замятина: влияние М.Горького закончилось, по его мнению, к 1910.

Важную роль в формировании литературно-критических взглядов М.

сыграли поэзия и критика Т.С.Элиота, которого М. называл величайшим поэтом послевоенной Европы. Элиот подвел его к пониманию «трудной» поэзии модернизма, Влияние Элиста очевидно в книге М. «Русская лирика. Маленькая антология от Ломоносова до Пастернака» (Париж, 1924), в которой он представляет литературу вне времени, выстраивая единый ряд в пространственной перспективе. В критике М. видел сотворца поэта. Живя на родине «новой критики» и наблюдая зарождение «формального метода в литературоведении» на Западе, развивал его элементы в своих работах. Как и русские формалисты (Б.Эйхенбаум, Ю.Тынянов), выявлял значение «второстепенных» поэтов Н.Языкова, В.Кюхельбекера, К.Павловой, Н.Огарева, И.Тургенева, В.Бенедиктова, К.Случевского. Благодаря частым поездкам в Париж был активным участником русской эмигрантской литературной жизни. С 1924 печатался в журналах «Современные записки», «Звено», «Воля России», «Благонамеренный», в 1928-29 в еженедельнике «Евразия» (один из основателей и редакторов). Дружил с «красавицей тринадцатого года» С.Андрониковой, /7. и В.Сувчинскима, которые познакомили его в 1925 с М.Цветаевой (ранее писал о ней, как о «талантливой, но безнадежно распущенной москвичке»). Влюбился в Цветаеву и стал яростным защитником ее поэзии: рассматривал ее творчество в контексте русского модернизма, в связи с поэзией Блока, Маяковского, Пастернака. Первый оценил новый этап в ее творчестве, когда прежнюю легкость стиха сменила плотная, многослойная, философская глубина, масштабность.

Парируя критику Г-Адамовича, Ю.Айхенвальда, З.Гиппиус и др.

обвинявших Цветаеву в непонятности, заумности, хаотичности и пр., М.

заметил в 1926: «Все непонятно для тех, кто не имеет времени понять.

Искусство создание новых ценностей... Никто не упрекает Эйнштейна за трудность теории относительности... Я допускаю, что многими Пастернак и Цветаева не сразу воспринимаются, но ведь надо сделать усилие и для того, чтобы попасть из дому в Британский музей...

Морально и материально М. поддерживал Цветаеву в ее очень трудные парижские годы вплоть до 1931. Цветаева считала М. умным, но говорила, что «он дефективный, как все князья».

Позднее американский критик Э.Уилсон даст М. титул «товарищ князь».

М. проделал сложную, гибельную для него эволюцию от юношеского идеализма к евразийству (1922) и затем к «марксизму-ленинизму». Уже в марте 1926 он бросил вызов «эмигрантскому синедриону» на вечере, который провела жаждавшая заявить о себе группа евразийцев «Версты», прочитав вызвавший негодование многих доклад «Тема смерти в предреволюционной литературе» (опубл. в 1927). К июлю вышел 1-й номер журнала «Версты» под редакцией П.Сувчинского, М. и С.Эфрон. В разделе «Библиография» М. обрушился на литературный «генералитет» русской эмиграции, заявив, что крупнейший журнал русского зарубежья «Современные записки» последователен в «чистой, почти беспримесной установке на прошлое», сочетающейся с «ненавистью, почти брезгливой, ко всему новому»; его авторов он разделил на «литературное ядро» или «Олимп» русской литературной эмиграции (Д.Мережковский, З.Гиппиус, И.Бунин, Б.Зайцев, М.Алданов) и «гастролеров» (А.Белый, Цветаева, Ремизов, Шестов), отдавая симпатии «гастролерам», ориентированным на будущее и доказавшим, что Россия жива «не в границах Русского мира, но в царстве Духа, превыше всех границ...». Мережковский же, по словам М., «если когда-нибудь и существовал (не как личность, конечно, а как желоб, по которому переливались порой большие культурные ценности), перестал существовать, по крайней мере, двадцать два года назад. Зайцев был когда-то близок к тому, чтобы засуществовать, но не осуществился: не нашлось той силы, которая могла бы сжать до плотности его расплывчатую газообразность..

Ходасевич маленький Баратынский из подполья, любимый поэт всех тех, кто не любит поэзии... Зинаида Гиппиус видна во весь рост только изредка в немногих стихах... Бунин, «краса и гордость» русской эмиграции... редкое явление большого дара, не связанного с большой личностью». В ответ Бунин заявил в газете «Возрождение», что М.

«повторяет почти слово в слово все то, что пишется о нас в Москве».

14.8.1926 Гиппиус в «Последних новостях» намекнула: М. главный «обманщик», грубой лестью заманивший в свои сети Ремизова и Цветаеву, а его главное «грязное дело» разложение русской эмиграции изнутри.В.Ходасевич писал в «Современных записках», что «главный дирижер и хозяин «Верст», М" «хорошо усвоил самые дурные литературные приемы ...большевистской и большевизанской печати». Роль идейного «искусителя-совратителя» приписывала М. и Ариадна Эфрон, считавшая, что именно М. и Сувчинский, став евразийцами, вовлекли в круг своего влияния С.Эфрона, «они шли от православия к коммунизму». Современники полагали, что Эфрону и М. «как-то импонировала» Советская Россия, и они сыграли роковую роль в евразийстве, основатели которого, П.Савицкий и Н.Трубецкой, совсем не хотели полевения движения, изначально белогвардейского, в результате чего в евразийстве произошел раскол.

М. играл важную роль в евразийстве, в том числе и организационную: собирал деньги на движение (в частности, у известного английского мецената Сполдинга). Эволюция взглядов М. отражалась в последовательно предпринимавшихся шагах: еще в 20-е он начал читать Маркса и Ленина; в январе 1928 посетил Горького в Сорренто; в 1931 вступил в Коммунистическую партию Великобритании, опубликовал апологетическую книгу «Ленин» в серии «Творцы современного века» и книгу «Россия: Социальная история». Свое превращение объяснял знакомством с советской действительностью, ее великими экономическими достижениями, «ярким светом ленинского научного мышления». Советская Россия казалась ему страной, «наиболее серьезно занимающейся строительством новой цивилизации (опирающейся на научное знание, а не на субъективные прихоти или причуды анимизма)».

Особое место в наследии М. занимают работы о советском кинематографе; он написал рецензию на фильм В.Пудовкина «Потомок Чингисхана», статьи «Книги и фильмы в России», «Происхождение русского кино». Советское кино привлекало его своим авангардистским пафосом новой культуры, У радикальных западных интеллектуалов фильмы С.Эйзенштейна, В.Пудовкина, А.Довженко, Д.Вертова имели шумный успех; четкие идеологические установки в сочетании со смелыми экспериментами создали мастерам советского кино высокий авторитет. Среди многочисленных поверхностных зарубежных толкований советской кинематографической школы статьи М. выделялись фундаментальностью объяснения западному читателю «поэтики кино», сложившейся в контексте «формальной школы». М. предложил стройную социологическую версию происхождения советского революционного киноискусства, послужившую образцом для более поздних интерпретаций.

Возвращению М. на родину содействовал Горький. Получив советский паспорт, М. в 1932 уехал в СССР, где активно включился в литературную жизнь, много ездил по стране, участвовал в создании серии «История фабрик и заводов», популяризировал английскую литературу. С 1932 по 1937 напечатал в «Литературной газете», «Литературной учебе», «Литературной критике», «Звезде» и др. изданиях около 100 статей и рецензий. В 1934 принят в Союз писателей. Среди опубликованных в СССР работ статьи о Т.С.Элиоте (Красная Новь, 1933, № 3), о Джойсе (Год Шестнадцатый. Альманах первый, 1933), «Об Улиссе» (Лит. современник, 1935, № 5), предисловие к сочинениям Т.Смоллета, П.Б.Шелли, О.Хаксли.

Составил первую на русском языке «Антологию новой английской поэзии» (1937), вышедшую уже без имени составителя. Написал статьи о Н.Заболоцком, Э.Багрицком, П.Васильеве. Его критика эрудирована, остра, парадоксальна, но он уже типично советский литературовед, не преминувший отдать дань вульгарной социологии. В апреле 1934 разгорелась полемика между М. и несколькими историками литературы в связи с организованным Пушкинским домом «круглым столом» на тему: «Изучение русской литературы XVIII в.». М. с энтузиазмом новообращенного деформировал литературную реальность XVIII в.

применив к ней ленинскую теорию двух культур (статья «О некоторых вопросах изучения русской литературы XVIII в.» // Лит. наследство, 1933, № 9-10). М. критиковали В.Десницкий, И.Сергиевский. Критику (в частности В.Гиппиуса) вызвало исследование М. о Пушкине («Проблема Пушкина» // Там же, 1934, № 16/18), В книге «Интеллигентсиа» (1934) русское понятие «интеллигенция» М. попытался привить на британскую почву и, характеризуя новые явления английской литературы XX в. наступление «красных тридцатых», резкое полевение писателей, описал и свой опыт: князь, бывший белогвардеец, белоэмигрант «белая ворона», несмотря на свою правоверность.

Будучи арестован и находясь в пересыльном лагере «Вторая речка» (в нескольких километрах от Владивостока), читал раз в неделю в своем бараке лекции по истории русской литературы. Известно, что он работал в лагерной котельной на Колыме, но и здесь, верный себе, писал работу по теории стихосложения. До сих пор считалось, что М. умер в 1939 на Колыме, но появились свидетели, утверждающие, что в 1945-46 он был жив, работал вахтером на автобазе в поселке Атка в 208 км от Магадана. Потом его якобы угнали на прииски (Э.Поляновский). В воспоминаниях А.Ванеева упоминается, что М. работал при столовой в Коми в 1951-52.